Мародерство медведей на пасеке, кочёвка
Наконец-то и мы на первой кочёвке. Позади остался привычный домашний уют. Обустраиваемся примерно на полтора месяца в дощатых домиках-времянках. Всё ново и необычно. Несмотря на загорающуюся багряным пламенем зарю, несмотря на ночные треволнения во время путешествия по бездорожью, нам не до сна. Оглядываемся, удивляемся, привыкаем.
Слева от нас широкой лентой тянется просека: здесь граница между Удмуртией и Кировской областью. За гранью - таёжная глухомань. Сзади труднопроходимое мелколесье. А перед нами на юг и на запад, взглядом не охватить, простирается изрезанная оврагами пустошь: луговые острова перемежаются с густыми зарослями малины и кипрея. Необжитый уголок Верхнекамской возвышенности. Неподалеку берут начало две реки-красавицы: Вятка и Кама. Вокруг на многие километры ни жилья, ни проезжих дорог, не пахнет человеческим духом. Непривычная для городского жителя звенящая тишина.
Из нас троих только один - опытный кочевник со стажем. Мы его уважительно величаем Главным. Сидим у костра, слегка «отметили» добровольное «заточение», распиваем густо заваренный чай, ведём несвязный разговор. Главный учит премудростям кочевой жизни. Припугивает медведями: «косолапые» здесь не редкость. Мало пуган, до мёда охоч, пасеку надо стеречь. Мы воспринимаем это не очень серьёзно: страху нагоняет. А моя память скользит по страницам давно прочитанных книг, вспоминаются сказания о наших пращурах - пчеловодах-бортниках. Несладкая у них была работа с лесными пчёлами. Неделями пробирались они в суровом бору к своим помеченным знаком деревьям - бортям. Нередко сталкивались лоб в лоб и с «хозяином» тайги - медведем. Порой такая встреча оборачивалась трагедией для человека.
Да, в те далёкие времена косолапый был действительно хозяином тайги. И главным врагом медоносных пчёл. И, неукротимый лакомка, он, попробовав один раз мёд, в погоне за ним терял «рассудок». Ничто не могло его остановить: ни препятствия на пути к гнезду, ни массовые, довольно чувствительные укусы его обитателей. Оттуда, из древности, пошло и его название: медведь - мёдом ведает. Сколько хитростей - капканов, заграждений - придумывали отважные бортники, чтобы защитить от разорения пчелиные гнёзда. Да и сами насекомые тысячами впивались в нос, глаза, лапы нахала, бросались на неминуемую смерть, чтобы сохранить хотя бы часть сообщества. Ничто не могло остановить агрессора. Выследив пчелиное гнездо, он разворачивал вход в дупло, безжалостно выламывал соты, поедал мёд, разорял пчелиную семью.
Но это было когда-то... Теперь в наших лесах, нам казалось, за каждым медведем гоняется полдюжины охотников. Так что предостережения Главного мы всерьёз не воспринимали. Отшучивались народной мудростью: «Шуму много, шерсти мало, - сказал чёрт, остригая кошку». И всё-таки легковесность нашего восприятия таких предупреждений была очень скоро разрушена. Помню, как-то вечером над пасекой прогромыхала неожиданно гроза. Бурный ливень полоскал округу два часа, загнал нас в хибарки. Под грохочущие раскаты грома и дробный перестук дождя в крышу я отключился, заснул.
Разбудил меня неожиданно вырвавшийся лай Барса - охотничьей собаки Главного. Выскочив из избушки, я заторопился к грани, где уже раздавались голоса товарищей. При нашем приближении Барс рванул в таёжную глушь. Он то отрывался от нас, то, взлаивая, возвращался, приглашая следовать за ним. Товарищ вынес ружьё, сделал предупредительный выстрел. Постепенно всё успокоилось.
А причину такого ночного возбуждения мы выяснили лишь утром: на песчаной дороге остались следы двух медведей - матери и детеныша. Звери шли к пасеке, но, напуганные лаем собаки, нашим шумом да и выстрелом, повернули влево и скрылись в лесной полосе. Событие это заставило нас принять кое-какие меры предосторожности. На ночь стало правилом оставлять тлеющий костёр. В непогоду даже организовали ночное дежурство. Ещё до нас докатились печальные вести от наших соседей, с пасеки, расположенной где-то километрах в тридцати. Там обустроились и жили на стационарной пасеке трое молодых пчеловодов, к тому же довольно опытных егерей. На пасеке у них было добротное хозяйство: и дом, и зимовник, и даже пасека была огорожена проволокой.
Поскольку им нередко приходилось оставлять хозяйство без присмотра, умельцы соорудили кое-какое подобие пушки, соединив его с проволочной изгородью. Достаточно было задеть изгородь, пушка срабатывала оглушительным выстрелом. Расчёт был прост: любой от такой неожиданности впадал в состояние страха. Известно, что такая неожиданность порождает и «медвежью болезнь». Описывались и случаи, когда это заканчивалось смертью от «разрыва сердца».
Однако пчеловодов-охотников ждало тяжёлое разочарование. Всё вроде и произошло, как было задумано: и зверь пришёл, и пушка сработала. Но поведение медведя было обратно противоположным. Рассвирепев, он устроил на пасеке настоящий погром. Когда один из компаньонов вернулся, перед ним открылась печальная картина. «Хозяин» разбросал по земле полтора десятка ульев. Многие из них были разбиты вдребезги, рамки вытащены и разломаны, семьи разорены, медовые соты частью съедены, частью разбросаны в лесу. Над останками некогда пчелиных гнёзд роились скопища пчёл, ос, шмелей, бабочек. Это было уже настоящее мародёрство. И оно приучило ребят не оставлять своих подопечных без надлежащей охраны.
... На днях в клубе «Пасечник» встретил одного знакомого. У него тоже печальные вести. Этим летом кочевали на вырубках - малине и кипрее. По условиям работы ему тоже приходилось иногда покидать кочёвку. И вот однажды, вернувшись на пасеку, он недосчитался восьми семей. Первая мысль была: увезли воры. Такое нынче не редкость. Потом по следам, по оставленным в кустах и лесу ульям и рамкам убедился, что безобразие натворил медведь. И ульи, и рамки находились в округе до трёхсот метров от пасеки. И произошло это не в какой-нибудь дремучей тайге и даже не в более или менее солидном лесу, а на вырубках около шумной трассы в окружении полей и деревень в каких-то двадцати километрах от города. Вот и хочется предупредить: пчеловод, на кочёвке будь осторожен. Рядом медведи!
